Александр Поляков - Факел [СИ]
Микульский с трудом выбрался из шезлонга.
– Почему ты меня так называешь? – возмутился он, выйдя из палатки. – Нужно уважительно – Илья Михайлович. Я ведь командир ЭПРОНа, как-никак!
– Тебя по носу щелкнули, ты и заплакал, командир! – захохотал Морозов.
Их обступили ребята.
– Он сказал: "Поехали!" и взмахнул рукой! – продекламировал Морозов.
– Кто сказал? Что сказал? – загалдели ребята.
– Илюха Михалыч так отчитал эколога, что тот сразу запрет свой и отменил. Включайте установку, ребята!
Ребята прокричали "Ура!"
Тем временем в палатке шел совсем другой разговор. Горовец жаловался на судьбу и происки врагов, а Дягилев его вразумлял.
– Мы с тобой, Сёма, простые люди, а мальчишка этот – в членах дирекции ходит. Заслуги у него – о-го-го! Его сам Васильев на примете держит! Чего ты уперся в эту электростанцию? Такая мелочь, а ты раздул проблему до вселенских масштабов. Теперь дадут тебе под копчик, и улетишь в какой-нибудь городишко на бывшие торфоразработки экологию в жизнь воплощать.
– Кто же знал! – заныл Горовец.
– Надо было знать, Сёма! У меня бы спросил…
– Что же теперь делать?
– В столице сановники и руки тебе для поцелуя не подадут! Они там боги в своих чертогах, а кто ты? Сейчас твою подноготную разберут от начала и до конца, что было хорошего – не заметят, а вот проступки… под сильным увеличительным стеклом изучат.
– Чего делать – говори!
– На брюхе ползать, ботинки лаковые целовать! Вопить, что радел за государство родное, за честь и славу его, маленько перестарался в усердии, не велите казнить, велите миловать!
Горовец улыбнулся, но улыбка вышла кривая.
– Чего ржешь-то! – обиделся он. – Все так и было.
– Вот так и скажешь, слово в слово!
Горовец убрался восвояси, ребята собрались около электростанции, можно и поговорить без свидетелей.
– Оружие вам приготовили необычное, – сказал Дягилев, расстегивая рубашку. – Катапульта, складная такая, из современных материалов. Чтобы пружину взвести, три человека нужно, зато камень трехкилограммовый на двести метров летит! Вместо камня можно и мину с взрывателем ударного действия вложить… Пращи дадут и обучат камни ими кидать. Вещь простая, но в иных случаях просто незаменимая. Арбалеты будут и пистолеты двадцатизарядные, как у спецназа…
– Праща и пистолет, – задумчиво сказал Морозов. – На кой черт праща-то?
– Психологически легче камнем башку чью-нибудь пробить, нежели выстрелить!…
– Пожалуй, – согласился Александр. – А куда столько всего – людей и оружия. Маленькая война намечается?
– Может, и не маленькая – я не знаю. Васильев в курсе, у него и спроси…
Александр принес легкий раскладной столик, графины с соками, лед, бокалы.
– Ты о другом подумай, – Дягилев вздохнул. – Васильев своих людей в отряд сунет и это твоя беда.
– Ну и сунет! – отмахнулся Морозов. – Мне-то что…
– Я по другим делам знаю, на что эти люди способны. На многое они идут по приказу. Если тебе прикажут, а ты, Сашка, заартачишься, пару твоих друзей запросто могут убить!
Морозов побледнел. Все веселье легкой победы над экологом улетучилось.
– Я не шучу – были уже такие случаи, – сказал Дягилев, отхлебывая из бокала.
– И что мне делать?
– Выявить их и сразу удалить. Чтобы был здоровый организм – отряд твой.
– Удалить, это значит убить?
– В крайнем случае – да, а так ногу он сломает или руку повредит… как-то так…
– Может, мне лучше в мусорщики податься? Я ведь мирный человек.
– Был мирный, – жестко ответил Дягилев. – Все уже изменилось. В этом мусоре тебя и похоронят – слишком многое ты уже узнал или догадался. И семью твою не пощадят!
Он отпил из бокала и вытянул ноги.
– Не получится… остаться в стороне, Морозов! – сказал он. – У тебя в родне военный, значит во всех вас, по мужской линии, этот стержень заложен. Эта твердость, собранность и понимание, кто друг, а кто враг.
– Значит, опять война, – печально сказал Александр. – В природе человека это заложено, что ли?
– Это твоя маленькая война, Сашка! Ты должен показать врагам, что лучше бы они тронули кого-нибудь другого… у тебя внешность обманчивая, поведение чисто гражданское, добрый и заботливый парень.
Он похлопал Морозова по руке.
– … но я-то вижу в тебе пружину сжатую – как в той катапульте…
– Значит, военных тянет к военным действиям?
– Это аксиома.
– А детей военных, внуков и правнуков?
– Не всех, – Дягилев подмигнул. – Как там раньше говорили: "Омыть руки в крови врага"
– Ой, дядя Сережа! – воскликнул Морозов. – Ты так легко об этом говоришь!…
– Я-то, как раз мирный человек, – ответил Дягилев. – Меня легко заставить, а откажусь, легко и убить. Ты, Сашка, совсем другое дело!
Помолчали.
– Что еще ты хочешь мне сказать? – спросил Морозов.
Дягилев смотрел на него без улыбки.
– Главное нужно сказать, но я почему-то не решаюсь…
– Это твое главное я уже и так понял, – ответил Морозов. – Вся эта заваруха, из-за меня ведь, так? Мои какие-то свойства в зоне нужно проверить. Думаю, Васильева интересует, смогу ли я войти и выйти из очага…
Дягилев даже привстал от волнения.
– Должны быть какие-то внешние признаки этого моего умения…
– Там темнота кромешная! И если будут светиться кости… весь скелет…
– Значит, большая охрана этой зоны, – сказал Морозов. – Будут наверху нас ждать, железобетоном прикрыты запасные выходы из лабиринта, так?
Дягилев поспешно сел.
– Логично рассуждаешь…
– Зачем же мне всю группу туда вести? Я один пойду.
– А может быть, ты свои свойства другим умеешь передавать? – заметил Дягилев. – Как это проверить, если группу в лабиринт не вести?
– Да ну!…
– А все-таки – как это проверить? Васильев предусмотрительный тип, он ошибок почти не делает. И сможешь ли там один, а? Так, хоть кто-нибудь да поможет…
– Все сказал? – спросил Морозов. – Ничего не забыл?
– Ты должен понимать, что в таких делах все быстро меняется: одно уходит, приходит другое, но вот это главное будет при любом раскладе.
Морозов кивнул.
– Тебя через реку перевезти? – спросил Дягилев. – У меня катер.
– К пристани доставь…
В пункте проката Александр взял трехколесный велосипед и влился в общую массу велосипедистов, двигающуюся по проспекту. Очень скоро он свернул на параллельную улицу, и покатил, разглядывая дома, магазины, жителей.
Всюду была мирная жизнь, а он думал о своей маленькой войне.
Знать бы все раньше, может, и не случилось бы всего, подумал он. Какие-то свойства неизведанные, кому они только нужны… Нормальные люди зоны эти стороной обходят, такие, как Васильев, наоборот, лезут туда и других тянут…
Он огляделся.
Пятнадцать кировоградцев мне доверились, а что я могу? К пропасти их вести и вместе с ними погибнуть? Глупо. Нужно ребят спасти – весь отряд, а самому… в лабиринте сгинуть? Васильева за глотку нужно взять – вот верное решение. Чтобы он меня боялся! Это идеальный вариант, почти несбыточный, но попробовать можно…
Он увидел нужный дом и подъехал к центральному входу.
20. Заложник обстоятельств
Он оставил велосипед на стоянке и сел на скамейку.
В этой маленькой войне нужно решить главное для себя, подумал он, а что для меня главное? Человеческая жизнь неприкосновенна, что бы там не утверждали. Никого я убивать не стану, но и себя под пули не подставлю. Себя и ребят… Нужно постараться сделать так, чтобы все случилось как бы само собой, без моего участия.
Он закрыл глаза.
Около меня должны быть только кировоградцы, наверное, Славка, Пашка и Петька. Кто из спецназовцев будет чаще других, к ним особое внимание. Как быть, если у этих людей контакты с охраной лабиринта? Правильно говорит Дягилев – их нужно сразу установить и изолировать. И как я это сделаю?
Он поднялся и вошел в здание. По коридору первого этажа, мимо закрытых дверей без всяких табличек, он вышел на площадку, повернул налево в студию костюмера Марины Петровой.
В большой комнате со стенами, обтянутыми материей, где на подиуме расположились обнаженные манекены в причудливых позах – их застывшую группу освещал пучок света нескольких источников – никого не было. Морозов прошел в рабочий кабинет.
Марина Петрова в коротком расклешенном платье сидела в кресле, нога на ногу, чиркала световым пером по пластинке на столе, то и дело, поглядывая на экран. На экране в муках рождалась модель женского платья.
Она повернула голову, встретилась глазами с Александром и, не переставая творить, подняла правое плечо. Справа стояло пустое кресло и Морозов сел.
У Петровой было живое лицо, смеющиеся черные глаза, вздернутый нос и тонкие губы. Левой рукой она постоянно отводила от глаз прядь черных волос.
– Звонила вам, – сообщила она низким грудным голосом. – То занято, то нет никого, то такие здесь не живут. Какой номер вы мне дали?
